«Магистрат». Нужно ли строить колокольню перед Смольным собором?
11.09.2020
"Эхо Москвы" 10 сентября 2020 г. 13:06
А. Веснин― Всем добрый день. Меня зовут Арсений Веснин, это программа «Магистрат». Сегодня мы будем говорить о Смольном соборе, а точнее – о возможном возведении колокольни Смольного собора. Этот проект был у Франческо Бартоломео Растрелли, но не был реализован. Императрица тогда сказала: «Нет», хотя колокольню начинали строить. В общем, обсудим, надо ли её всё-таки попробовать построить и насколько это реально. Я представляю наших сегодняшних гостей: архитектурный критик Алексей Лепорк. Приветствую вас.
А. Лепорк― Добрый день.
А. Веснин― И архитектор-реставратор Рафаэль Даянов. Приветствую вас.
Р. Даянов― Добрый день.
А. Веснин― Первый вопрос (Рафаэль Маратович, давайте я вам его адресую, потому что вы, как я понял, выступаете за то, чтобы восстановить эту колокольню, точнее – фактически строить заново): а зачем это нужно?
Р. Даянов― Во-первых, я не говорю пока что о проекте, а просто обсуждаю с профессионалами тему, что же такое колокольня Смольного и можно ли её восстановить, тем более, что, как известно, она была построена до второго яруса. Фундамент сохранился, причём это мощнейший фундамент. Я был на археологическом раскопе этого фундамента и видел. Наверное, реально. Вопрос сейчас не в том, зачем это нужно, будем ли строить или нет, а вообще есть ли такая возможность, хорошо ли это будет для города, важно ли это будет для города. Надо пообсуждать вообще всю историю, связанную с петербургским барокко.
А. Веснин― Те вопросы, которые вы сейчас поднимаете, в целом укладываются в тот вопрос – зачем, нужно ли восстанавливать эту колокольню? Тогда вопрос Алексею Константиновичу: вы как считаете? У вас есть какое-то чёткое мнение по этому поводу, нужно или не нужно?
А. Лепорк― У меня есть предельно чёткое мнение. Когда вы начали говорить, то неизбежно оговорились, сказав «восстанавливать». Потому что кампания, которая идёт на тему того, что её нужно построить, постоянно подчёркивает: восстанавливать, восстанавливать и восстанавливать. При этом архитектор Даянов совершенно справедливо сейчас сказал о том, что вообще-то это вопрос о русском барокко. И если мы любим русское барокко, то любой профессионал или даже любитель архитектуры скажет вам сразу: одно из главных достижений русского барокко, если не высшее его достижение – это собор Смольного монастыря. Потому что такого силуэта никто не придумал. И во-вторых, Растрелли удалось решить самую сложную проблему – как соединить западное барокко с русским. Здесь ему это удалось.
Был предварительный этап, когда Растрелли изначально хотел сделать одноглавый собор, после чего Елизавета Петровна указала на Успенский собор в московском Кремле, Мичурин его обмерил и был сделан трёхглавый собор. И шли поиски того, как его сделать. И проект, и модель, к которой постоянно апеллируют, являются свидетельствами тех поисков Растрелли по достижению результата, как его можно было достичь. И мы сейчас имеем этот силуэт, который, к сожалению, теперь не так хорошо виден. Раньше он был виден идеально с Литейного моста, а теперь только на самом съезде к Финляндскому. Он вообще-то виден в самом начале Троицкого моста от крепости. Он уже не полностью виден со стороны набережной, но мы его видим со стороны Шпалерной.
Мы видим силуэт собора. Придумывание колокольни… Тем более что, простите, конечно, но тут есть очень важный аспект: построить её в точном соответствии с моделью нельзя, потому что, во-первых, собор отличается, а во-вторых, конфигурации существующих построек отличаются. Если кто-то замысливает строительство этой колокольни, то закроется лучшее русское барокко XVIII века. Вообще.
А. Веснин― То есть, вы однозначно против этого строительства, правильно я вас понимаю?
А. Лепорк― Я абсолютно однозначно против. К тому же, простите: оно не построено. Нельзя достраивать за Растрелли. Оно не построено, его нет. Знаете, у Микеланджело есть проект постройки фасада церкви Сан Лоренцо во Флоренции, модель есть. Он был принят, но не реализован. Но никто же не говорит: «Давайте достроим за Микеланджело фасад церкви Сан Лоренцо».
А. Веснин― Насколько я помню, это даже запрещено, и Медичи специальный указ на эту тему издали, запретив когда-либо его достраивать, в память о Микеланджело.
А. Лепорк― Именно. Есть вся история, никто никогда не достраивает то, что не сделано. Я уж не говорю про все международные реставрационные документы. Но есть история, традиции и уважение к тому, что сделано. У нас есть старый собор XVIII века с дополнениями XIX века и с очень сложной историей зданий, которые стоят перед ним, которые были достроены Стасовым, переделаны Таманским и так далее. У нас есть история, которая возникла с 1740-хх до 1860-хх, как минимум.
Р. Даянов― Давайте вернёмся всё-таки к сегодняшнему дню, потому что ведь кроме той архитектуры, которую мы имели до 1860 года, мы имеем массу всего нового. Это и совершенно иная эспланада, и в советский период собор уже здорово просел из-за этого. Если говорить о новой архитектуре, о новом или новейшем времени с тех точек, с которых Алексей нам посоветовал посмотреть – действительно, те объекты, которые появились в новейшее время, они полностью, по-моему, угробили эту композицию. Не знаю, давно ли вы были у Финляндского вокзала или верхней части Литейного моста. Удручающая композиция. Мы всё время смотрим с этой верхней точки на стрелку Васильевского острова, но редко смотрим в другую сторону. А другая сторона угнетает.
Поэтому если говорить об этой доминанте, действительно невероятно мощной и красивой, и завершении этого выдающегося памятника – по-моему, это достаточно интересная идея. Но если вспомнить ваши же комментарии: «Гиперконструкция и гиперэстетика: приметы настоящей и лучшей архитектуры XX века. В Петербурге примеров такой архитектуры пока нет». Но эта 170-метровая башня – невероятный прорыв в этом смысле, правда?
А. Лепорк― Вы меня спрашиваете?
Р. Даянов― Да, Алексей, вас!
А. Лепорк― Что «прорыв», простите, ещё раз?
Р. Даянов― Вы ведь сами говорили: ««Гиперконструкция и гиперэстетика: приметы настоящей и лучшей архитектуры XX века. В Петербурге примеров такой архитектуры пока нет». Это же ваша фраза. Почему бы и не восстановить эту мощную доминанту 170-метровую? Тогда бы, может быть, она вытянула наш объект и мы бы с правого берега Невы видели эту мощную доминанту, которая действительно бы завершила этот выдающийся ансамбль выдающегося архитектора.
А. Лепорк― Извините, конечно, но если мы будем восстанавливать за Растрелли… Хотя восстанавливать – неправильное слово. Придумывать за Растрелли эту доминанту, это не будет нашим вкладом в архитектуру XXI века. Если мы рассуждаем о том, что город должен развиваться, тогда у него должна появляться новая архитектура. Вообще-то это тупик со всех сторон, если мы считаем, что нашим главным достижением будет достраивать за Растрелли. Притом, что вы – как реставратор, как архитектор, как профессионал, прекрасно понимаете, что если вы возьмётесь за строительство этой колокольни, вы неизбежно должны будете модифицировать проект Растрелли, который существует в связи с другой церковью.
Если посмотреть на модель, к которой все апеллируют – она сильно отличается от того, что Растрелли построил. Как самый классический пример, то, что мы все прекрасно знаем – он сдвинул боковые колокольни к центральной части. К тому же, корпуса, которые идут вокруг Смольного монастыря, должны были быть одними корпусами, дальше они стали двойными и тогда получается, что колокольня возникает между двойными корпусами. Так что – ломать тогда Стасова-Таманского?
Р. Даянов― Это всё-таки слова, я бы хотел это увидеть на чертежах. Для меня это очень важно, я работаю с картинками, чертежами, конкретными вещами. Насчёт восстановления вопрос совершенно понятен, потому что вся наша реставрационная школа, которой мы гордимся, ленинградская школа, которая сегодня в большой степени угроблена, она как раз строилась на этом, на восстановлении. Мои учителя, великие люди…
А. Лепорк― Тут один очень важный аспект: восстанавливалось то, что стояло до 1941 года. Оно всё стояло. Петергоф стоял, Екатерининский дворец стоял, Павловск стоял. А вы предлагаете строить то, чего не было.
Р. Даянов― Я ещё ничего не предлагаю, я просто разговариваю с вами на эту тему.
А. Лепорк― Ну как же вы не предлагаете?
Р. Даянов― Я ещё не предлагаю, я обсуждаю эту тему.
А. Лепорк― Мало того, что вы предлагаете, некоторые даже… Меня очень веселят некоторые журналисты, которые придумывают феерические версии того, как Елизавета Петровна отклоняла проекты. Вы наверное, читали с большим умилением и даже весельем. Не только я, но и вы. О том, что Елизавета Петровна отклонила первый проект, как готический. На что хочется сказать – как такое вообще можно придумать? Слова готический в лексиконе Елизаветы Петровны не было и быть не могло. Отклонён он был совершенно по другой причине. Давайте будем честными: идёт довольно активная кампания по утверждению этого проекта в сознании. И потому некоторые говорят «вернуть, восстановить» и так далее.
Р. Даянов― Нет, давайте так: мы с вами всё-таки говорим, скорее, ближе к науке, вы же человек вполне себе начитанный и всё это хорошо знаете. Я даже в своей научной работе, посвящённой как раз колокольне Смольного, опубликованной в академическом сборнике, цитировал вашу статью в «Квартальном надзирателе». Хорошая такая, очень всё симпатично.
А. Лепорк― Спасибо вам за это большое.
Р. Даянов― Было дело в каком-то там году.
А. Лепорк― На самом деле вы сами прекрасно понимаете, что вообще-то это увлекательный вопрос. Если бы с вами стали рассуждать про колокольню Смольного и про монастырь в целом, это дико увлекательный вопрос. Вообще-то это архитектура рококо, если говорить совсем точно.
Р. Даянов― Мне очень нравится то, что вы говорите. Вы же знаете, что у нас об этом авторе, несмотря на то, что вроде бы есть достаточное количество литературы, но тема не очень исследована. Вот вам бы с вашим интеллектом заняться как раз растреллиевскими объектами. Потому что самое лучшее, что было – это, конечно, Юрий Михайлович Денисов, который сделал потрясающую вещь, перевёл книгу Батовского «Реляции Растрелли». Там довольно любопытные фразы, я думаю, вы знаете, просто хочу напомнить, как сам Растрелли об этом говорил.
Может быть, слушатели не знают, но это собственные слова мастера: «Посреди просторного двора внутри поименованного монастыря я возвел великую церковь с куполом; капители, колонны и их базы из чугунного литья; большая колокольня, коя будет построена при входе в монастырь, будет иметь 560 английских фунтов высоты. Нельзя не восхищаться великолепием сей постройки , которая снаружи и изнутри имеет дивную архитектуру». Немножко пропускаю… «Великая постройка продвигалась 12 лет беспрерывно, за то время я сделал деревянную модель всего монастыря, по оной его и строили». Мне очень нравится, с каким восторгом мастер говорит о своей работе. Но мне кажется, что нашей архитектурной истории очень не хватает серьёзного исследования тех работ, которые были выполнены Растрелли.
А. Веснин― Можно я немного ворвусь на правах ведущего? Рафаэль Маратович, всё-таки возвращаясь к возможности или невозможности строительства этой колокольни: я до конца не понял вашу позицию. Вы считаете, что её можно и нужно строить или вы считаете, что нужно провести множество обсуждений или каких-то ещё исторических архитектурных исследований? Собственно ваша позиция какая?
Р. Даянов― Моя позиция понятна. Поскольку я сейчас в некоторой дискуссии с уважаемым коллегой отдаю дань уважения его интеллекту, я уже говорил о том, что я читал, и цитировал. Поэтому я, прежде всего, говорю об исследовательской работе, связанной с этим объектом, с одной стороны. С другой стороны, если спросить меня в лоб (что вы и сделали), как я отношусь к возможности восстановления этого объекта – я отношусь, конечно, положительно, с юности. Когда я первый раз увидел эту модель в академии, она вызвала у меня совершеннейший восторг. Тем более, что за годы, которые прошли с тех пор, градостроительная ситуация очень изменилась.
Мне не хватает мощной доминанты Смольного на сегодняшний день. Так же как других утраченных доминант – скажем, Благовещенского собора или Спаса-на-Сенной, который на моих глазах был разрушен. Мне достаточно лет было тогда, чтобы я хорошо всю картину помнил. А сами мы только в этом году закончили Рождественский храм на Песках, то есть восстановили небольшой городской ансамбль. И самое главное, что мы сделали в этой работе, это не только вернули историческую правду, но и восстановили аутентичные технологии возведения здания – на известковом растворе из полнотелого кирпича по кружалам выложенные своды. И для меня это очень ценно. Но это уже второй объект.
Первый, который мы восстановили – правда, не на историческом месте – кваренгиевский храм в «Экспофоруме», в Пулково. Это совершеннейший, как любят теперь говорить, новодел, но он восстановлен точно также, с применением аутентичных технологий. Поэтому мне кажется, что для города это была бы мощнейшая доминанта на левом берегу, на этом повороте.
А. Веснин― Но и «Охта-центр» тогда мог бы быть мощнейшей доминантой.
Р. Даянов― Сегодня это больше административное место, нежели жилое и вечерами там мало что происходит. Конечно, это было бы очень привлекательно для горожан. Представьте себе, где-нибудь со 150-метровой точки вы увидите город. Это потрясающий совершенно вид. Я бывал на всех высоких точках, и на Адмиралтействе, и на Петропавловском на высоте 122-х метров держался за пятку ангела, но ни с чем несравнима вот эта высота в 150 метров, причём с той точки, с которой город никто никогда не видел.
А. Веснин― Вот я и говорю, Рафаэль Маратович – исходя из ваших слов можно было бы на Охтинском мысу построить небоскрёб…
Р. Даянов― Нет-нет-нет. Не передёргивайте, пожалуйста.
А. Лепорк― Даже если не говорить про небоскрёб. Тогда кто мешает построить прозрачную башню, с которой мы могли бы смотреть, в наше время технологически это возможно. В конце концов, в нашем городе появился бы хай-тек. Хотя вам не кажется, что тогда мы впадаем в какой-то детский цирк? Что на город надо обязательно смотреть сверху, видеть его, как модель и ставить везде башни для его рассматривания. Всю жизнь мы поднимались на колоннаду Исаакиевского собора, и вид как захватывал, так и захватывает. Можно подняться на гостиницу «Советская» (и потому ведущий совершенно прав, что можно и небоскрёб построить), которая не так уж сильно испортила силуэт…
Р. Даянов― Мы куда-то ушли в другую степь, это уже совсем не относится к нашей теме. Я всё-таки говорил о шедевре Растрелли, а не о чём-то другом.
А. Лепорк― Понимаете, я вообще-то с вами согласен в том, что одна из проблем, которая всё это выявляет – что нету главной русской монографии о Растрелли до сих пор.
Р. Даянов― Вот бы взялись, я бы всячески вам помогал бы, например.
А. Лепорк― Но это совсем другой вопрос.
Р. Даянов― Вы ближе к этому, я всё-таки архитектор-практик.
А. Лепорк― Я был бы счастлив, это любопытная тема, но не знаю, кто бы за это мог взяться…
Р. Даянов― Так возьмитесь! Я поддерживаю.
А. Лепорк― Бесспорно, вы были бы все счастливы, потому что вообще-то нет этой главной монографии. Вы совершенно справедливо вспомнили Батовского, но вспоминали те слова Растрелли, которые он писал вообще-то, когда уже был в отставке. И когда человек смотрит на свою жизнь назад и понимает, что он не сделал, понятно, что у него возникает резиньяция и естественное желание превознестись. Вы, как профессионал, как архитектор и как реставратор, прекрасно понимаете, что у любой архитектуры вообще-то есть вопрос качества. И неслучайно Кваренги перед собором – это классический анекдот, но в который хочется верить – снимал шляпу и говорил: «È una Chiesa!» (Такая церковь!). С восхищением.
Р. Даянов― Знаете, Алексей, я должен вас тут как-то остановить. В каком смысле – дело в том, что когда упал крест на соборе мне пришлось туда забраться и посмотреть, что же из себя представляет лепной декор. Я был в совершеннейшем шоке, потому что там все эти путти, ангелочки, невероятные марсиане. Это, конечно, очень интересно посмотреть вблизи.
А. Лепорк― Это как на плафон посмотреть вблизи.
Р. Даянов― Да, у вас бы было несколько иное впечатление.
А. Веснин― Особенно после реставрации, я вам скажу. Потому что я вокруг Смольного собора гуляю очень часто и после реставрации глаза у путти перестали быть глазами, а стали дырками от пальцев рабочих. Я хорошо наблюдал сам, как это делали.
Р. Даянов― Может быть, что-нибудь такое есть…
А. Лепорк― Вообще-то в XVIII веке они могли быть тоже… Они на большой высоте многие.
Р. Даянов― В они на высоте, и они трансформированы…
А. Лепорк― Они были в состоянии рассчитать ракурс, они же понимали, как это делать наверху. В отличие от… Знаете, есть классическое высказывание великого историка искусства Эрнста Гомбриха, который посмотрел, как писали барочный плафон в 50-е годы, и когда его спросили: «Что, так?», он ответил: «Да, но они писали наверху». Потому что у них была такая выучка – плафон наверху писать. Которая была, между прочим, у реставраторов в Екатерининском дворце. Хотя они тоже всё внизу писали. Так что надо уметь высчитывать ракурс. Вообще-то это всё очень сложно сделать. Понимаете, Рафаэль Маратович, вы настолько увлечены, что мы начинаем с вами обсуждать возможность. Хотя хочется сказать: «Это невозможно, потому что нельзя сделать XVIII век, которого не было!»
Р. Даянов― В связи с этим я и хочу напомнить вам о том, что мои учителя всё-таки были великие люди, и Сан Саныч Кедринский, который восстанавливал Екатерининский дворец. Я многократно видел, как делается лепнина и всё это резное благолепие, и что такое трансформация этих головок я многократно видел. Так что всё это возможно, это восстановленные вещи, и восстановленные руками наших специалистов. Ничего страшного в этом не вижу.
А. Лепорк― Секундочку. Вы справедливо сказали про Кедринского, но позвольте мне напомнить вам одну вещь: вы прекрасно знаете, лучше, чем я, что – при всём уважении к Кедринскому – в Екатерининском дворце была совершена большая ошибка, в частности в Тронном зале. Это падуги сводов.
Р. Даянов― Это не ошибка.
А. Веснин― Алексей, давайте вы расскажете после новостей. У нас сейчас небольшой перерыв на московские новости.
А. Веснин― Возвращаемся в эфир петербургского «Эха». Меня зовут Арсений Веснин, говорим сегодня о колокольне Смольного собора. В гостях у нас архитектор-реставратор Рафаэль Даянов и архитектурный критик Алексей Лепорк. Алексей, вы говорили по поводу Екатерининского дворца, я прервал вас в этот момент.
А. Лепорк― Понимаете, это очень хороший пример. Большая галерея, Тронный зал Екатерининского дворца. Как известно перекрытие, плафон частично провалился, и Кедринский, восстанавливая, решает, сделать его прямоугольным (такое скругление при переходе к плафону было сделано, потом в XIX веке… он, правда, видел XIX век). Теперь мы понимаем, что это ошибка и это изменило пропорции зала. Но никто же не предлагает поменять, заняться его вторичным восстановлением, потому что, собственно говоря, это уже стало историей.
Р. Даянов― Ну, а с чего вы взяли? Вы предложите – и мы займёмся этим.
А. Лепорк― Я потому и не предложу, и надеюсь, что вы не займётесь этим никогда. По крайней мере, надеюсь, бог мне не даст столько прожить. Потому что это история. Потому что его делал Растрелли, перестраивал Стасов, восстанавливал Штакеншнейдер, восстановил Кедринский. Пусть совершил ошибку, но так оно случилось.
Р. Даянов― Да, но у нас есть и другие там варианты. Вот на моих глазах восстановили Янтарную комнату, я видел весь этот процесс от самого нуля.
А. Лепорк: Я―то, Рафаэль Маратович, подчёркиваю то, что история – это континуум, непрерывность, в которой одно наслаивается на другое. Что-то не случилось, что-то не сошлось.
Р. Даянов― Справедливо, но мы сейчас ведь о другом говорим.
А. Лепорк― Меня так же увлекает Рим, потому что Рим бесконечно замечательный город именно наслоениями. Что не случилось – то не случилось. Янтарная комната была, но она погибла.
Р. Даянов― Но вы же знаете европейскую тенденцию восстановления, вы сами об этом говорите. И Фрауэнкирхе в Дрездене, и берлинский замок, потсдамский замок, и так далее. Но я ведь сейчас не об этом совсем даже. Я всё время вас цитирую. «Для Петербурга вертикали — тоже неотъемлемая часть городского силуэта. Причем с самых первых десятилетий». Я вспоминаю другое. Когда-то мне попалась книга Захарова «Архитектурные панорамы Петербурга» и там совершенно потрясающая схема соотношений рядовой застройки и высотных доминант, как оно менялось. Одно дело доминанты, другое дело, как менялась рядовая застройка. Сегодня у нас рядовая застройка не три этажа и не 23,5 метра, а почти 70. И вот это меня пугает. Те потрясающие панорамы, которые у нас когда-то были, на сегодняшний день утрачены. Вы же сами про это всё время говорите.
А. Лепорк― Про утраченные панорамы я с вами согласен, но вернуть их мы не можем. Я бы с вами целиком согласился, если бы вы сказали: «Знаете что – вот Фонд стратегических инициатив, «Газпром», наш город, все вместе объединились, и я предлагаю: давайте понизим высотность построенных новых зданий на набережной Робеспьера (она Вознесенская теперь называется) с тем, чтобы открылся опять вид на Смольный собор».
Я бы сказал: «Браво, Рафаэль Маратович! Прекрасно. Давайте вернём». Возможно это? Невозможно.
Р. Даянов― Давайте вернёмся в XVIII век и всё срежем до второго этажа.
А. Лепорк― Но это невозможно! И при этом мы обсуждаем восстановление, придумывание колокольни, а у нас Конюшенное ведомство разваливается.
Р. Даянов― Ну, хорошо, про Конюшенное ведомство не будем, потому что я слишком хорошо знаю эту тему.
А. Лепорк― Что значит «хорошо»? мы придумываем XVIII век, и позволяем на наших глазах разваливаться XIX-му! Потому что Конюшенное ведомство, вы сами прекрасно понимаете, может не достоять до следующего десятилетия.
Р. Даянов― Слушайте, у меня 3 или 4 проекта Конюшенного ведомства, но поезд всё время как-то тормозится.
А. Лепорк― Правильно, он тормозится, потому что мы говорим о том, что надо восстановить, а то, что у нас реально стоит и может разрушиться, про это мы как бы забываем. И начинаем говорить: «Нам нужна Благовещенская церковь». Как вообще можно восстановить эту церковь, если после этого весь транспорт на бывшей площади Труда… Это будет коллапс, совершенно всем очевидно.
Р. Даянов― Ну, не очевидно совершенно. Но это другая тема, опять же. Но я хочу вас процитировать, мне очень нравится фраза о том, что «Растрелли, проектировавшему колокольню Смольного монастыря, не грунты помешали, а война Семилетняя, денег не было. Просто им было можно, а нам нельзя. Теперь амбиций нет ни у кого. И прежде всего — у городского руководства. Все боятся что-то после себя заметное оставить». Слушайте, я соглашусь полностью с этой вашей фразой, мне нравится.
А. Лепорк― Рафаэль Маратович, во-первых, эта фраза была написана давно. Извините, конечно – жизнь города и на нас с вами оказывает воздействие. Если мы с голами будем оставаться такими, какими были в 25 лет, в 30 или в 40, тогда, к сожалению, это будет приговор о том, что мы с вами не развиваемся. И это вообще-то очень важный аспект. Потому что с тех пор, как это было написано, прошло, по-моему, лет 15. Город сильно поменялся.
Р. Даянов― Этого я не знаю. Вряд ли лет 15, это уж слишком давно. Но я всё-таки, возвращаясь к этой теме…
А. Веснин― Можно я вас немного прерву, потому что у нас времени остаётся не так много. У меня есть несколько конкретных вопросов. Я понял, что у вас разные позиции, Рафаэль Маратович считает, что, в принципе, это нужно сделать, это некое возвращение, некая новая доминанта, снова обратят внимание на Смольный собор, и вообще это хорошо. Алексей Константинович считает, что нельзя строить XVIII век в XXI. Эта позиция тоже понятна. Вопрос такой: если будет принято решение это делать, можно ли построить качественно и так, что это будет выглядеть, условно говоря – как будто бы Растрелли так и задумал? Возможно это или нет, чисто теоретически?
Р. Даянов― Во-первых, я уже сказал, что у нас есть определённый опыт, и самое главное, что мы восстанавливаем аутентичность технологий, по которым строились… Пока я могу говорить о раннем классицизме, потому что Рождественская церковь – кстати, зайдите, посмотрите, 6-я Советская. Я думаю, что, может, теперь и Советские переименуют в Рождественские. Зайдите и посмотрите, может быть, это будет вам любопытно.
А. Веснин― Понял вас, хорошо. У нас просто мало времени, буду немножечко жёстче модерировать. Алексей Константинович, как вы считаете, возможно это или нет, чисто теоретически?
А. Лепорк― Невозможно. При всём уважении к послевоенной реконструкции и восстановлению дворцов. Это здорово, что они были сделаны. Вспоминалась тут золочёная резьба в Стеклярусном кабинете Китайского дворца – старое золочение XVIII века и старая резьба. Их достаточно сравнить с новой. Или посмотрите на церковь Екатерининского дворца, только что завершённая в том году реставрация. Слава богу, там поступили умно и новую не стали золотить, разница в качестве кардинальна. Ну, это вообще неправильный поход. Это морально неправильно, придумывать за XVIII век. Мало того, это и невозможно.
А. Веснин― Следующий вопрос: когда всё-таки будет приниматься решение? Есть ли у вас какая-то информация относительно того, будет ли собираться Совет по сохранению культурного наследия, чтобы обсуждать возможность такого строительства? Потому что, как я понимаю, нужно поменять огромное количество законов, принять документов, чтобы это можно было осуществить, если вдруг будет принято решение делать.
Р. Даянов― Пока что мы говорим теоретически, и наверное, Совет будет. Потому что на Совете пообсуждать такую тему довольно любопытно. Думаю, что, наверное, всё-таки надо обсуждать подобного рода вещи, потому что они всплывают. Не первый раз всплывает эта тема, поэтому надо послушать специалистов. Я примерно себе представляю мнение, слушая Алексея, но, тем не менее, мнения могут быть разные, потому что, встречая некоторых коллег, я слышу их восторженные впечатления как раз об этой теме. Вдруг кто-то начинает говорить о том, что хорошо бы всё это было.
Возвращаясь к основному, несмотря на ваш вопрос: я всё-таки считаю, что нужно очень серьёзно проработать историю этого вопроса, чем мы и пытаемся заняться уже второй раз; добраться до архивов Варшавы и Австрии. Некоторые работы по историческим материалам мы ведём, насколько это возможно. У нас была уже одна историческая справка сделана, я научную работу написал. И я бы, конечно, с удовольствием посотрудничал с Алексеем Лепорком, понимая, какой это специалист, с его интеллектом, знанием европейской культуры, архитектуры. Это очень ценно для нас.
А. Веснин― И ещё один вопрос к вам, Рафаэль Маратович. Вы представляете этот проект и действительно являетесь в каком-то смысле…
Р. Даянов― Я проект не представляю, пока я разговариваю на эту тему.
А. Веснин― Хорошо – вы выступаете за такую идею, инициативу. У вас какие-то отношения с этим
Фондом содействия восстановлению объектов истории и культуры (это та структура, которая хочет этим заняться, аффилированная с «Газпромом») есть? Или вы просто делаете это исключительно по собственному желанию?
Р. Даянов― По собственному желанию. Я сказал, что это интерес, в некоторой степени, моей научной работы.
А. Веснин― Тогда нам надо заканчивать, мне кажется, все точки зрения…
А. Лепорк― Знаете, Арсений, всё-таки мне кажется, нельзя забывать о том, что любая архитектура – вообще-то моральная вещь. И в наше время, когда мы с вами все свидетели того, что первое, во что надо вкладывать деньги – и Фонду стратегических инициатив тоже – это больницы, мы в этот момент занимаемся разговорами о том, как здорово построить колокольню, которой никогда не было.
Р. Даянов― Мы восстановили храмы, они тоже кому-то нужны, поэтому давайте не будем передёргивать. Мы говорим совершенно о другом сейчас.
А. Лепорк― Бесспорно, что они нужны, но есть приоритеты. И архитектура, мне кажется, не лишена морали. Ну как мне всегда казалось.
Р. Даянов― Мы же говорим не об этом, мы говорим о науке…
А. Лепорк― Если бы мы говорили о науке, тогда бы нас не звали на «Эхо Москвы» и это бы не обсуждалось на Совете по культурному наследию, к которому я, как вы прекрасно понимаете, никакого отношения не имею. Я надеюсь, что там осталось два архитектора, Явейн и Атаянц, в которых сильно профессиональное отношение, профессиональное самосознание.
А. Веснин― Господа, на этом мы должны сегодня поставить точку. Будем следить за тем, что происходит. Алексей Лепорк, Рафаэль Даянов, спасибо вам. Меня зовут Арсений Веснин. До свидания.
https://echo.msk.ru/programs/beseda/2706937-echo/
А. Веснин― Всем добрый день. Меня зовут Арсений Веснин, это программа «Магистрат». Сегодня мы будем говорить о Смольном соборе, а точнее – о возможном возведении колокольни Смольного собора. Этот проект был у Франческо Бартоломео Растрелли, но не был реализован. Императрица тогда сказала: «Нет», хотя колокольню начинали строить. В общем, обсудим, надо ли её всё-таки попробовать построить и насколько это реально. Я представляю наших сегодняшних гостей: архитектурный критик Алексей Лепорк. Приветствую вас.
А. Лепорк― Добрый день.
А. Веснин― И архитектор-реставратор Рафаэль Даянов. Приветствую вас.
Р. Даянов― Добрый день.
А. Веснин― Первый вопрос (Рафаэль Маратович, давайте я вам его адресую, потому что вы, как я понял, выступаете за то, чтобы восстановить эту колокольню, точнее – фактически строить заново): а зачем это нужно?
Р. Даянов― Во-первых, я не говорю пока что о проекте, а просто обсуждаю с профессионалами тему, что же такое колокольня Смольного и можно ли её восстановить, тем более, что, как известно, она была построена до второго яруса. Фундамент сохранился, причём это мощнейший фундамент. Я был на археологическом раскопе этого фундамента и видел. Наверное, реально. Вопрос сейчас не в том, зачем это нужно, будем ли строить или нет, а вообще есть ли такая возможность, хорошо ли это будет для города, важно ли это будет для города. Надо пообсуждать вообще всю историю, связанную с петербургским барокко.
А. Веснин― Те вопросы, которые вы сейчас поднимаете, в целом укладываются в тот вопрос – зачем, нужно ли восстанавливать эту колокольню? Тогда вопрос Алексею Константиновичу: вы как считаете? У вас есть какое-то чёткое мнение по этому поводу, нужно или не нужно?
А. Лепорк― У меня есть предельно чёткое мнение. Когда вы начали говорить, то неизбежно оговорились, сказав «восстанавливать». Потому что кампания, которая идёт на тему того, что её нужно построить, постоянно подчёркивает: восстанавливать, восстанавливать и восстанавливать. При этом архитектор Даянов совершенно справедливо сейчас сказал о том, что вообще-то это вопрос о русском барокко. И если мы любим русское барокко, то любой профессионал или даже любитель архитектуры скажет вам сразу: одно из главных достижений русского барокко, если не высшее его достижение – это собор Смольного монастыря. Потому что такого силуэта никто не придумал. И во-вторых, Растрелли удалось решить самую сложную проблему – как соединить западное барокко с русским. Здесь ему это удалось.
Был предварительный этап, когда Растрелли изначально хотел сделать одноглавый собор, после чего Елизавета Петровна указала на Успенский собор в московском Кремле, Мичурин его обмерил и был сделан трёхглавый собор. И шли поиски того, как его сделать. И проект, и модель, к которой постоянно апеллируют, являются свидетельствами тех поисков Растрелли по достижению результата, как его можно было достичь. И мы сейчас имеем этот силуэт, который, к сожалению, теперь не так хорошо виден. Раньше он был виден идеально с Литейного моста, а теперь только на самом съезде к Финляндскому. Он вообще-то виден в самом начале Троицкого моста от крепости. Он уже не полностью виден со стороны набережной, но мы его видим со стороны Шпалерной.
Мы видим силуэт собора. Придумывание колокольни… Тем более что, простите, конечно, но тут есть очень важный аспект: построить её в точном соответствии с моделью нельзя, потому что, во-первых, собор отличается, а во-вторых, конфигурации существующих построек отличаются. Если кто-то замысливает строительство этой колокольни, то закроется лучшее русское барокко XVIII века. Вообще.
А. Веснин― То есть, вы однозначно против этого строительства, правильно я вас понимаю?
А. Лепорк― Я абсолютно однозначно против. К тому же, простите: оно не построено. Нельзя достраивать за Растрелли. Оно не построено, его нет. Знаете, у Микеланджело есть проект постройки фасада церкви Сан Лоренцо во Флоренции, модель есть. Он был принят, но не реализован. Но никто же не говорит: «Давайте достроим за Микеланджело фасад церкви Сан Лоренцо».
А. Веснин― Насколько я помню, это даже запрещено, и Медичи специальный указ на эту тему издали, запретив когда-либо его достраивать, в память о Микеланджело.
А. Лепорк― Именно. Есть вся история, никто никогда не достраивает то, что не сделано. Я уж не говорю про все международные реставрационные документы. Но есть история, традиции и уважение к тому, что сделано. У нас есть старый собор XVIII века с дополнениями XIX века и с очень сложной историей зданий, которые стоят перед ним, которые были достроены Стасовым, переделаны Таманским и так далее. У нас есть история, которая возникла с 1740-хх до 1860-хх, как минимум.
Р. Даянов― Давайте вернёмся всё-таки к сегодняшнему дню, потому что ведь кроме той архитектуры, которую мы имели до 1860 года, мы имеем массу всего нового. Это и совершенно иная эспланада, и в советский период собор уже здорово просел из-за этого. Если говорить о новой архитектуре, о новом или новейшем времени с тех точек, с которых Алексей нам посоветовал посмотреть – действительно, те объекты, которые появились в новейшее время, они полностью, по-моему, угробили эту композицию. Не знаю, давно ли вы были у Финляндского вокзала или верхней части Литейного моста. Удручающая композиция. Мы всё время смотрим с этой верхней точки на стрелку Васильевского острова, но редко смотрим в другую сторону. А другая сторона угнетает.
Поэтому если говорить об этой доминанте, действительно невероятно мощной и красивой, и завершении этого выдающегося памятника – по-моему, это достаточно интересная идея. Но если вспомнить ваши же комментарии: «Гиперконструкция и гиперэстетика: приметы настоящей и лучшей архитектуры XX века. В Петербурге примеров такой архитектуры пока нет». Но эта 170-метровая башня – невероятный прорыв в этом смысле, правда?
А. Лепорк― Вы меня спрашиваете?
Р. Даянов― Да, Алексей, вас!
А. Лепорк― Что «прорыв», простите, ещё раз?
Р. Даянов― Вы ведь сами говорили: ««Гиперконструкция и гиперэстетика: приметы настоящей и лучшей архитектуры XX века. В Петербурге примеров такой архитектуры пока нет». Это же ваша фраза. Почему бы и не восстановить эту мощную доминанту 170-метровую? Тогда бы, может быть, она вытянула наш объект и мы бы с правого берега Невы видели эту мощную доминанту, которая действительно бы завершила этот выдающийся ансамбль выдающегося архитектора.
А. Лепорк― Извините, конечно, но если мы будем восстанавливать за Растрелли… Хотя восстанавливать – неправильное слово. Придумывать за Растрелли эту доминанту, это не будет нашим вкладом в архитектуру XXI века. Если мы рассуждаем о том, что город должен развиваться, тогда у него должна появляться новая архитектура. Вообще-то это тупик со всех сторон, если мы считаем, что нашим главным достижением будет достраивать за Растрелли. Притом, что вы – как реставратор, как архитектор, как профессионал, прекрасно понимаете, что если вы возьмётесь за строительство этой колокольни, вы неизбежно должны будете модифицировать проект Растрелли, который существует в связи с другой церковью.
Если посмотреть на модель, к которой все апеллируют – она сильно отличается от того, что Растрелли построил. Как самый классический пример, то, что мы все прекрасно знаем – он сдвинул боковые колокольни к центральной части. К тому же, корпуса, которые идут вокруг Смольного монастыря, должны были быть одними корпусами, дальше они стали двойными и тогда получается, что колокольня возникает между двойными корпусами. Так что – ломать тогда Стасова-Таманского?
Р. Даянов― Это всё-таки слова, я бы хотел это увидеть на чертежах. Для меня это очень важно, я работаю с картинками, чертежами, конкретными вещами. Насчёт восстановления вопрос совершенно понятен, потому что вся наша реставрационная школа, которой мы гордимся, ленинградская школа, которая сегодня в большой степени угроблена, она как раз строилась на этом, на восстановлении. Мои учителя, великие люди…
А. Лепорк― Тут один очень важный аспект: восстанавливалось то, что стояло до 1941 года. Оно всё стояло. Петергоф стоял, Екатерининский дворец стоял, Павловск стоял. А вы предлагаете строить то, чего не было.
Р. Даянов― Я ещё ничего не предлагаю, я просто разговариваю с вами на эту тему.
А. Лепорк― Ну как же вы не предлагаете?
Р. Даянов― Я ещё не предлагаю, я обсуждаю эту тему.
А. Лепорк― Мало того, что вы предлагаете, некоторые даже… Меня очень веселят некоторые журналисты, которые придумывают феерические версии того, как Елизавета Петровна отклоняла проекты. Вы наверное, читали с большим умилением и даже весельем. Не только я, но и вы. О том, что Елизавета Петровна отклонила первый проект, как готический. На что хочется сказать – как такое вообще можно придумать? Слова готический в лексиконе Елизаветы Петровны не было и быть не могло. Отклонён он был совершенно по другой причине. Давайте будем честными: идёт довольно активная кампания по утверждению этого проекта в сознании. И потому некоторые говорят «вернуть, восстановить» и так далее.
Р. Даянов― Нет, давайте так: мы с вами всё-таки говорим, скорее, ближе к науке, вы же человек вполне себе начитанный и всё это хорошо знаете. Я даже в своей научной работе, посвящённой как раз колокольне Смольного, опубликованной в академическом сборнике, цитировал вашу статью в «Квартальном надзирателе». Хорошая такая, очень всё симпатично.
А. Лепорк― Спасибо вам за это большое.
Р. Даянов― Было дело в каком-то там году.
А. Лепорк― На самом деле вы сами прекрасно понимаете, что вообще-то это увлекательный вопрос. Если бы с вами стали рассуждать про колокольню Смольного и про монастырь в целом, это дико увлекательный вопрос. Вообще-то это архитектура рококо, если говорить совсем точно.
Р. Даянов― Мне очень нравится то, что вы говорите. Вы же знаете, что у нас об этом авторе, несмотря на то, что вроде бы есть достаточное количество литературы, но тема не очень исследована. Вот вам бы с вашим интеллектом заняться как раз растреллиевскими объектами. Потому что самое лучшее, что было – это, конечно, Юрий Михайлович Денисов, который сделал потрясающую вещь, перевёл книгу Батовского «Реляции Растрелли». Там довольно любопытные фразы, я думаю, вы знаете, просто хочу напомнить, как сам Растрелли об этом говорил.
Может быть, слушатели не знают, но это собственные слова мастера: «Посреди просторного двора внутри поименованного монастыря я возвел великую церковь с куполом; капители, колонны и их базы из чугунного литья; большая колокольня, коя будет построена при входе в монастырь, будет иметь 560 английских фунтов высоты. Нельзя не восхищаться великолепием сей постройки , которая снаружи и изнутри имеет дивную архитектуру». Немножко пропускаю… «Великая постройка продвигалась 12 лет беспрерывно, за то время я сделал деревянную модель всего монастыря, по оной его и строили». Мне очень нравится, с каким восторгом мастер говорит о своей работе. Но мне кажется, что нашей архитектурной истории очень не хватает серьёзного исследования тех работ, которые были выполнены Растрелли.
А. Веснин― Можно я немного ворвусь на правах ведущего? Рафаэль Маратович, всё-таки возвращаясь к возможности или невозможности строительства этой колокольни: я до конца не понял вашу позицию. Вы считаете, что её можно и нужно строить или вы считаете, что нужно провести множество обсуждений или каких-то ещё исторических архитектурных исследований? Собственно ваша позиция какая?
Р. Даянов― Моя позиция понятна. Поскольку я сейчас в некоторой дискуссии с уважаемым коллегой отдаю дань уважения его интеллекту, я уже говорил о том, что я читал, и цитировал. Поэтому я, прежде всего, говорю об исследовательской работе, связанной с этим объектом, с одной стороны. С другой стороны, если спросить меня в лоб (что вы и сделали), как я отношусь к возможности восстановления этого объекта – я отношусь, конечно, положительно, с юности. Когда я первый раз увидел эту модель в академии, она вызвала у меня совершеннейший восторг. Тем более, что за годы, которые прошли с тех пор, градостроительная ситуация очень изменилась.
Мне не хватает мощной доминанты Смольного на сегодняшний день. Так же как других утраченных доминант – скажем, Благовещенского собора или Спаса-на-Сенной, который на моих глазах был разрушен. Мне достаточно лет было тогда, чтобы я хорошо всю картину помнил. А сами мы только в этом году закончили Рождественский храм на Песках, то есть восстановили небольшой городской ансамбль. И самое главное, что мы сделали в этой работе, это не только вернули историческую правду, но и восстановили аутентичные технологии возведения здания – на известковом растворе из полнотелого кирпича по кружалам выложенные своды. И для меня это очень ценно. Но это уже второй объект.
Первый, который мы восстановили – правда, не на историческом месте – кваренгиевский храм в «Экспофоруме», в Пулково. Это совершеннейший, как любят теперь говорить, новодел, но он восстановлен точно также, с применением аутентичных технологий. Поэтому мне кажется, что для города это была бы мощнейшая доминанта на левом берегу, на этом повороте.
А. Веснин― Но и «Охта-центр» тогда мог бы быть мощнейшей доминантой.
Р. Даянов― Сегодня это больше административное место, нежели жилое и вечерами там мало что происходит. Конечно, это было бы очень привлекательно для горожан. Представьте себе, где-нибудь со 150-метровой точки вы увидите город. Это потрясающий совершенно вид. Я бывал на всех высоких точках, и на Адмиралтействе, и на Петропавловском на высоте 122-х метров держался за пятку ангела, но ни с чем несравнима вот эта высота в 150 метров, причём с той точки, с которой город никто никогда не видел.
А. Веснин― Вот я и говорю, Рафаэль Маратович – исходя из ваших слов можно было бы на Охтинском мысу построить небоскрёб…
Р. Даянов― Нет-нет-нет. Не передёргивайте, пожалуйста.
А. Лепорк― Даже если не говорить про небоскрёб. Тогда кто мешает построить прозрачную башню, с которой мы могли бы смотреть, в наше время технологически это возможно. В конце концов, в нашем городе появился бы хай-тек. Хотя вам не кажется, что тогда мы впадаем в какой-то детский цирк? Что на город надо обязательно смотреть сверху, видеть его, как модель и ставить везде башни для его рассматривания. Всю жизнь мы поднимались на колоннаду Исаакиевского собора, и вид как захватывал, так и захватывает. Можно подняться на гостиницу «Советская» (и потому ведущий совершенно прав, что можно и небоскрёб построить), которая не так уж сильно испортила силуэт…
Р. Даянов― Мы куда-то ушли в другую степь, это уже совсем не относится к нашей теме. Я всё-таки говорил о шедевре Растрелли, а не о чём-то другом.
А. Лепорк― Понимаете, я вообще-то с вами согласен в том, что одна из проблем, которая всё это выявляет – что нету главной русской монографии о Растрелли до сих пор.
Р. Даянов― Вот бы взялись, я бы всячески вам помогал бы, например.
А. Лепорк― Но это совсем другой вопрос.
Р. Даянов― Вы ближе к этому, я всё-таки архитектор-практик.
А. Лепорк― Я был бы счастлив, это любопытная тема, но не знаю, кто бы за это мог взяться…
Р. Даянов― Так возьмитесь! Я поддерживаю.
А. Лепорк― Бесспорно, вы были бы все счастливы, потому что вообще-то нет этой главной монографии. Вы совершенно справедливо вспомнили Батовского, но вспоминали те слова Растрелли, которые он писал вообще-то, когда уже был в отставке. И когда человек смотрит на свою жизнь назад и понимает, что он не сделал, понятно, что у него возникает резиньяция и естественное желание превознестись. Вы, как профессионал, как архитектор и как реставратор, прекрасно понимаете, что у любой архитектуры вообще-то есть вопрос качества. И неслучайно Кваренги перед собором – это классический анекдот, но в который хочется верить – снимал шляпу и говорил: «È una Chiesa!» (Такая церковь!). С восхищением.
Р. Даянов― Знаете, Алексей, я должен вас тут как-то остановить. В каком смысле – дело в том, что когда упал крест на соборе мне пришлось туда забраться и посмотреть, что же из себя представляет лепной декор. Я был в совершеннейшем шоке, потому что там все эти путти, ангелочки, невероятные марсиане. Это, конечно, очень интересно посмотреть вблизи.
А. Лепорк― Это как на плафон посмотреть вблизи.
Р. Даянов― Да, у вас бы было несколько иное впечатление.
А. Веснин― Особенно после реставрации, я вам скажу. Потому что я вокруг Смольного собора гуляю очень часто и после реставрации глаза у путти перестали быть глазами, а стали дырками от пальцев рабочих. Я хорошо наблюдал сам, как это делали.
Р. Даянов― Может быть, что-нибудь такое есть…
А. Лепорк― Вообще-то в XVIII веке они могли быть тоже… Они на большой высоте многие.
Р. Даянов― В они на высоте, и они трансформированы…
А. Лепорк― Они были в состоянии рассчитать ракурс, они же понимали, как это делать наверху. В отличие от… Знаете, есть классическое высказывание великого историка искусства Эрнста Гомбриха, который посмотрел, как писали барочный плафон в 50-е годы, и когда его спросили: «Что, так?», он ответил: «Да, но они писали наверху». Потому что у них была такая выучка – плафон наверху писать. Которая была, между прочим, у реставраторов в Екатерининском дворце. Хотя они тоже всё внизу писали. Так что надо уметь высчитывать ракурс. Вообще-то это всё очень сложно сделать. Понимаете, Рафаэль Маратович, вы настолько увлечены, что мы начинаем с вами обсуждать возможность. Хотя хочется сказать: «Это невозможно, потому что нельзя сделать XVIII век, которого не было!»
Р. Даянов― В связи с этим я и хочу напомнить вам о том, что мои учителя всё-таки были великие люди, и Сан Саныч Кедринский, который восстанавливал Екатерининский дворец. Я многократно видел, как делается лепнина и всё это резное благолепие, и что такое трансформация этих головок я многократно видел. Так что всё это возможно, это восстановленные вещи, и восстановленные руками наших специалистов. Ничего страшного в этом не вижу.
А. Лепорк― Секундочку. Вы справедливо сказали про Кедринского, но позвольте мне напомнить вам одну вещь: вы прекрасно знаете, лучше, чем я, что – при всём уважении к Кедринскому – в Екатерининском дворце была совершена большая ошибка, в частности в Тронном зале. Это падуги сводов.
Р. Даянов― Это не ошибка.
А. Веснин― Алексей, давайте вы расскажете после новостей. У нас сейчас небольшой перерыв на московские новости.
А. Веснин― Возвращаемся в эфир петербургского «Эха». Меня зовут Арсений Веснин, говорим сегодня о колокольне Смольного собора. В гостях у нас архитектор-реставратор Рафаэль Даянов и архитектурный критик Алексей Лепорк. Алексей, вы говорили по поводу Екатерининского дворца, я прервал вас в этот момент.
А. Лепорк― Понимаете, это очень хороший пример. Большая галерея, Тронный зал Екатерининского дворца. Как известно перекрытие, плафон частично провалился, и Кедринский, восстанавливая, решает, сделать его прямоугольным (такое скругление при переходе к плафону было сделано, потом в XIX веке… он, правда, видел XIX век). Теперь мы понимаем, что это ошибка и это изменило пропорции зала. Но никто же не предлагает поменять, заняться его вторичным восстановлением, потому что, собственно говоря, это уже стало историей.
Р. Даянов― Ну, а с чего вы взяли? Вы предложите – и мы займёмся этим.
А. Лепорк― Я потому и не предложу, и надеюсь, что вы не займётесь этим никогда. По крайней мере, надеюсь, бог мне не даст столько прожить. Потому что это история. Потому что его делал Растрелли, перестраивал Стасов, восстанавливал Штакеншнейдер, восстановил Кедринский. Пусть совершил ошибку, но так оно случилось.
Р. Даянов― Да, но у нас есть и другие там варианты. Вот на моих глазах восстановили Янтарную комнату, я видел весь этот процесс от самого нуля.
А. Лепорк: Я―то, Рафаэль Маратович, подчёркиваю то, что история – это континуум, непрерывность, в которой одно наслаивается на другое. Что-то не случилось, что-то не сошлось.
Р. Даянов― Справедливо, но мы сейчас ведь о другом говорим.
А. Лепорк― Меня так же увлекает Рим, потому что Рим бесконечно замечательный город именно наслоениями. Что не случилось – то не случилось. Янтарная комната была, но она погибла.
Р. Даянов― Но вы же знаете европейскую тенденцию восстановления, вы сами об этом говорите. И Фрауэнкирхе в Дрездене, и берлинский замок, потсдамский замок, и так далее. Но я ведь сейчас не об этом совсем даже. Я всё время вас цитирую. «Для Петербурга вертикали — тоже неотъемлемая часть городского силуэта. Причем с самых первых десятилетий». Я вспоминаю другое. Когда-то мне попалась книга Захарова «Архитектурные панорамы Петербурга» и там совершенно потрясающая схема соотношений рядовой застройки и высотных доминант, как оно менялось. Одно дело доминанты, другое дело, как менялась рядовая застройка. Сегодня у нас рядовая застройка не три этажа и не 23,5 метра, а почти 70. И вот это меня пугает. Те потрясающие панорамы, которые у нас когда-то были, на сегодняшний день утрачены. Вы же сами про это всё время говорите.
А. Лепорк― Про утраченные панорамы я с вами согласен, но вернуть их мы не можем. Я бы с вами целиком согласился, если бы вы сказали: «Знаете что – вот Фонд стратегических инициатив, «Газпром», наш город, все вместе объединились, и я предлагаю: давайте понизим высотность построенных новых зданий на набережной Робеспьера (она Вознесенская теперь называется) с тем, чтобы открылся опять вид на Смольный собор».
Я бы сказал: «Браво, Рафаэль Маратович! Прекрасно. Давайте вернём». Возможно это? Невозможно.
Р. Даянов― Давайте вернёмся в XVIII век и всё срежем до второго этажа.
А. Лепорк― Но это невозможно! И при этом мы обсуждаем восстановление, придумывание колокольни, а у нас Конюшенное ведомство разваливается.
Р. Даянов― Ну, хорошо, про Конюшенное ведомство не будем, потому что я слишком хорошо знаю эту тему.
А. Лепорк― Что значит «хорошо»? мы придумываем XVIII век, и позволяем на наших глазах разваливаться XIX-му! Потому что Конюшенное ведомство, вы сами прекрасно понимаете, может не достоять до следующего десятилетия.
Р. Даянов― Слушайте, у меня 3 или 4 проекта Конюшенного ведомства, но поезд всё время как-то тормозится.
А. Лепорк― Правильно, он тормозится, потому что мы говорим о том, что надо восстановить, а то, что у нас реально стоит и может разрушиться, про это мы как бы забываем. И начинаем говорить: «Нам нужна Благовещенская церковь». Как вообще можно восстановить эту церковь, если после этого весь транспорт на бывшей площади Труда… Это будет коллапс, совершенно всем очевидно.
Р. Даянов― Ну, не очевидно совершенно. Но это другая тема, опять же. Но я хочу вас процитировать, мне очень нравится фраза о том, что «Растрелли, проектировавшему колокольню Смольного монастыря, не грунты помешали, а война Семилетняя, денег не было. Просто им было можно, а нам нельзя. Теперь амбиций нет ни у кого. И прежде всего — у городского руководства. Все боятся что-то после себя заметное оставить». Слушайте, я соглашусь полностью с этой вашей фразой, мне нравится.
А. Лепорк― Рафаэль Маратович, во-первых, эта фраза была написана давно. Извините, конечно – жизнь города и на нас с вами оказывает воздействие. Если мы с голами будем оставаться такими, какими были в 25 лет, в 30 или в 40, тогда, к сожалению, это будет приговор о том, что мы с вами не развиваемся. И это вообще-то очень важный аспект. Потому что с тех пор, как это было написано, прошло, по-моему, лет 15. Город сильно поменялся.
Р. Даянов― Этого я не знаю. Вряд ли лет 15, это уж слишком давно. Но я всё-таки, возвращаясь к этой теме…
А. Веснин― Можно я вас немного прерву, потому что у нас времени остаётся не так много. У меня есть несколько конкретных вопросов. Я понял, что у вас разные позиции, Рафаэль Маратович считает, что, в принципе, это нужно сделать, это некое возвращение, некая новая доминанта, снова обратят внимание на Смольный собор, и вообще это хорошо. Алексей Константинович считает, что нельзя строить XVIII век в XXI. Эта позиция тоже понятна. Вопрос такой: если будет принято решение это делать, можно ли построить качественно и так, что это будет выглядеть, условно говоря – как будто бы Растрелли так и задумал? Возможно это или нет, чисто теоретически?
Р. Даянов― Во-первых, я уже сказал, что у нас есть определённый опыт, и самое главное, что мы восстанавливаем аутентичность технологий, по которым строились… Пока я могу говорить о раннем классицизме, потому что Рождественская церковь – кстати, зайдите, посмотрите, 6-я Советская. Я думаю, что, может, теперь и Советские переименуют в Рождественские. Зайдите и посмотрите, может быть, это будет вам любопытно.
А. Веснин― Понял вас, хорошо. У нас просто мало времени, буду немножечко жёстче модерировать. Алексей Константинович, как вы считаете, возможно это или нет, чисто теоретически?
А. Лепорк― Невозможно. При всём уважении к послевоенной реконструкции и восстановлению дворцов. Это здорово, что они были сделаны. Вспоминалась тут золочёная резьба в Стеклярусном кабинете Китайского дворца – старое золочение XVIII века и старая резьба. Их достаточно сравнить с новой. Или посмотрите на церковь Екатерининского дворца, только что завершённая в том году реставрация. Слава богу, там поступили умно и новую не стали золотить, разница в качестве кардинальна. Ну, это вообще неправильный поход. Это морально неправильно, придумывать за XVIII век. Мало того, это и невозможно.
А. Веснин― Следующий вопрос: когда всё-таки будет приниматься решение? Есть ли у вас какая-то информация относительно того, будет ли собираться Совет по сохранению культурного наследия, чтобы обсуждать возможность такого строительства? Потому что, как я понимаю, нужно поменять огромное количество законов, принять документов, чтобы это можно было осуществить, если вдруг будет принято решение делать.
Р. Даянов― Пока что мы говорим теоретически, и наверное, Совет будет. Потому что на Совете пообсуждать такую тему довольно любопытно. Думаю, что, наверное, всё-таки надо обсуждать подобного рода вещи, потому что они всплывают. Не первый раз всплывает эта тема, поэтому надо послушать специалистов. Я примерно себе представляю мнение, слушая Алексея, но, тем не менее, мнения могут быть разные, потому что, встречая некоторых коллег, я слышу их восторженные впечатления как раз об этой теме. Вдруг кто-то начинает говорить о том, что хорошо бы всё это было.
Возвращаясь к основному, несмотря на ваш вопрос: я всё-таки считаю, что нужно очень серьёзно проработать историю этого вопроса, чем мы и пытаемся заняться уже второй раз; добраться до архивов Варшавы и Австрии. Некоторые работы по историческим материалам мы ведём, насколько это возможно. У нас была уже одна историческая справка сделана, я научную работу написал. И я бы, конечно, с удовольствием посотрудничал с Алексеем Лепорком, понимая, какой это специалист, с его интеллектом, знанием европейской культуры, архитектуры. Это очень ценно для нас.
А. Веснин― И ещё один вопрос к вам, Рафаэль Маратович. Вы представляете этот проект и действительно являетесь в каком-то смысле…
Р. Даянов― Я проект не представляю, пока я разговариваю на эту тему.
А. Веснин― Хорошо – вы выступаете за такую идею, инициативу. У вас какие-то отношения с этим
Фондом содействия восстановлению объектов истории и культуры (это та структура, которая хочет этим заняться, аффилированная с «Газпромом») есть? Или вы просто делаете это исключительно по собственному желанию?
Р. Даянов― По собственному желанию. Я сказал, что это интерес, в некоторой степени, моей научной работы.
А. Веснин― Тогда нам надо заканчивать, мне кажется, все точки зрения…
А. Лепорк― Знаете, Арсений, всё-таки мне кажется, нельзя забывать о том, что любая архитектура – вообще-то моральная вещь. И в наше время, когда мы с вами все свидетели того, что первое, во что надо вкладывать деньги – и Фонду стратегических инициатив тоже – это больницы, мы в этот момент занимаемся разговорами о том, как здорово построить колокольню, которой никогда не было.
Р. Даянов― Мы восстановили храмы, они тоже кому-то нужны, поэтому давайте не будем передёргивать. Мы говорим совершенно о другом сейчас.
А. Лепорк― Бесспорно, что они нужны, но есть приоритеты. И архитектура, мне кажется, не лишена морали. Ну как мне всегда казалось.
Р. Даянов― Мы же говорим не об этом, мы говорим о науке…
А. Лепорк― Если бы мы говорили о науке, тогда бы нас не звали на «Эхо Москвы» и это бы не обсуждалось на Совете по культурному наследию, к которому я, как вы прекрасно понимаете, никакого отношения не имею. Я надеюсь, что там осталось два архитектора, Явейн и Атаянц, в которых сильно профессиональное отношение, профессиональное самосознание.
А. Веснин― Господа, на этом мы должны сегодня поставить точку. Будем следить за тем, что происходит. Алексей Лепорк, Рафаэль Даянов, спасибо вам. Меня зовут Арсений Веснин. До свидания.
https://echo.msk.ru/programs/beseda/2706937-echo/